![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
| Ой, а Вы кто? - удивилась Аня, увидев в дверях мужчину лет тридцати, невзрачного вида, в поношенном плаще, грязной вязанной шапочке и со щетиной на лице. - Здравствуй, Аня! Я - Твой Принц На Белом Коне! - с подкупающе искренним взглядом сказал мужчина и от него пахнуло перегаром. - А где конь? - усмехнулась Аня. - В лифте сидит - караулит, чтобы не уехал, - все также искренне ответил Принц, - Аня, собирайтесь, мы прямо сейчас едем ко мне во дворец. - А почему я должна с Вами куда-то ехать? - сдержанно спросила Аня. - Так ты же меня всю жизнь ждала! Чтобы я приехал и забрал тебя. - Вы себя с кем-то путаете! - Аня попыталась закрыть дверь, но Принц успел подставить ногу. - Аня, только без глупостей! У меня нет времени на все эти шуры-муры! Одевайтесь, поехали. - Да пошел ты! - Аня смогла закрыть дверь. - Дура набитая! - Принц стукнул по двери кулаком, - Зачем мечтала-то тогда? Не дождавшись ответа, Принц повернулся и зашел в лифт. - Грубо ты с ней! - сказал Белый Конь. - Я хотел по-хорошему, а она видишь как! - с досадой процедил Принц. - А я бы тебе даже открывать не стал - весь грязный какой-то, небритый, - Белый Конь сплюнул на пол. - Надоело все! Каждый день эти дурочки с жидкими косичками и прыщами и к каждой еще нужно подход найти! А я уже иссяк, понимаешь, иссяк! Это еще года три назад я сострить и обаять мог, а сейчас... - Принц устало махнул рукой. - Завязывать пора, - сказал Белый Конь и затушил окурок о стену лифта. - Да ты что?! Их еще вон сколько, а нас с тобой только двое. Если мы завяжем, кто будет этим заниматься? - Ладно, хозяин, замяли! Деньги-то на автобус у тебя есть? - У меня-то есть, а ты как? - А я опять сделаю вид, что случайно зашел в автобус. |
Mar. 22nd, 2007
ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ (рассказ)
Mar. 22nd, 2007 11:27 amПод фонарем, в четком конусе света, отвернув лицо в черных прядях, ждет девушка в белом брючном костюме.
Всплывает музыка.
Адамо поет с магнитофона, дым двух наших сигарет сплетается над свечой: в Лениной комнате мы пьем мускат с ней вдвоем.
Огонек волнуется, колебля линии картины.
– А почему ты нарисовал ее так, что не видно лица? – спрашивает Лена.
– Потому что она смотрит на него, – говорю я.
– А какое у нее лицо, ты сам знаешь?
– Такое, как у тебя…
– А почему он в камзоле и со шпагой, а она в таком современном костюмчике, мм?..
– Потому что они никогда не будут вместе.
Щекой чувствую ее дыхание.
Мне жарко.
Лицо у меня под кислородной маской вспотело. Облачность не кончается. Скорость встала на 1600; я вслепую пикирую на полигон. 2000 м… 1800, 1500, 1200. Черт, так может не хватить высоты для выхода из пике.
Мгновения рвут пульс.
Наконец я делаю шаг. Почему я до сих пор не научился как следует танцевать? Я подхожу к девушке в белом брючном костюме. Я почти не пил сегодня, и запаха быть не должно. Я подхожу и мимо аккуратного, уверенного вида юноши протягиваю ей руку.
– Позволите – пригласить – Вас? – произношу я…
Она медленно оборачивается.
И я узнаю ее.
Откуда?..
– Откуда ты знаешь?
Я в затруднении.
– Разве они не вместе? – спрашивает Лена.
– Нет – потому что она недоверчива и не понимает этого.
– Ты просто осел, говорит Лена и встает.
Я ничего не понимаю.
900-800-700 м! Руки в перчатках у меня совершенно мокрые. Стрелять уже поздно. Я плавно беру ручку на себя. Перегрузка давит, трудно удержать опускающиеся веки. Когда же кончится облачность?! 600 м!!
И тут самолет выскакивает из облаков.
И от того, что я вижу, я в оторопи.
В свете фонарей, в обрамлении черных прядей, мне открыто лицо, которое я всегда знал и никогда не умел увидеть, словно сжалившаяся память открыла невосстановимый образ из рассеивающихся снов, оставляющих лишь чувство, с которым видишь ее и понимаешь, что знал всегда, и следом понимаешь, что это опять сон.
– Пожалуйста, – говорит она.
Это не сон.
Подо мной – гражданский аэродром. «Ту», «Илы», «Аны» – на площадке аэровокзала – в моем прицеле. Откуда здесь взялся аэродром?! Куда еще меня сегодня занесло?!
И в этот момент срезает двигатель.
Я даже не сразу соображаю происшедшее.
Лена обнимает меня своими руками за шею и долго целует. Потом гасит свечу.
– Я люблю тебя, Славка, – шепчет она мне в ухо и голову мою прижимает к своей груди.
– Боже мой, – выдыхаю я, – я сейчас сойду с ума…
Она улыбается и подает мне руку. Я веду ее между пар на круг, она кладет другую руку мне на плечо; и мы начинаем танцевать что-то медленное, что – я не знаю. Реальность мира отошла: нереальная музыка сменяется нереальной тишиной.
И в нереальной тишине – свистящий гул вспарываемого МиГом воздуха. С КП все равно ничего посоветовать не успеют. Я инстинктивно рву ручку на себя, машина приподнимает нос и начинает заваливаться. Тут же отдаю ручку и выравниваю ее. Вспомнив, убираю сектор газа.
– Боже мой, – выдыхаю я, – я сейчас сойду с ума…
Я утыкаюсь в скудную подушку, пахнущую дезинфекцией, и обхватываю голову. Я здесь уже неделю; раньше чем через месяц отсюда не выпускают. Мне сажают какую-то дрянь в ягодицу и внутривенно, кормят таблетками, после которых плевать на все и хочется спать, гоняют под циркулярный душ и заставляют по хитроумным системам раскладывать детские картинки. Это – психоневрологический диспансер.
Сумасшедший дом.
– Вы хотите знать! Так вы все узнаете! – визжит Ирка.
Ленины родители стоят бледные и растерянные.
– Да! Да! Да! – кричит Ирка, наступая на них. – Все знают, что он жил со мной! Все общежитие знает! – она топает ногами и брызжет слюной.
– Я из-за него развелась с мужем! Я делала от него три аборта, теперь у меня не будет детей! Он обещал жениться на мне!
Она падает на пол, у нее начинается истерика.
Лена сдавленно ахает и выбегает из комнаты.
Хлопает входная дверь.
Я слышу, как она сбегает по лестнице.
Как легки ее шаги.
Она танцует так, как, наверное, танцевали принцессы. Как у принцессы, тонка талия под моей рукой. Волосы ее отливают черным блеском, несбывшаяся сказка, сумасшедшие надежды, рука ее тепла и покорна, расстояние уменьшается, все уменьшается…
До земли все ближе. Я срываю маску и опускаю щиток. Проклятые пассажиры прямо по курсу. К пузачу «Ану» присосался заправщик. Толпа у трапа «Ту». Горючки у меня еще 1100 литров, плюс боекомплект. Рванет – мало не будет.
Хреновый расклад.
Старые кеды, выцветшее трико, рваный свитер… плевать! У меня такие же длинные золотые волосы, как у моего принца, и корабль ждет меня с похищенной возлюбленной у ночного причала. Смуглые матросы подают трап, я веду ее на капитанский мостик, вздрагивают и оживают паруса, и корабль, пеня океанскую волну, идет туда, где еще не вставшее солнце окрасило розовым прозрачные облака.
На их фоне за холодным окном, за замерзшей Невой, вспучился купол Исаакия.
– А вы все хорошо обдумали? – спрашивает меня наш замдекана, большой, грузный и очень добрый, в сущности, мужик.
– Да.
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Что ж. Очень жаль. Очень, – качает головой. – И все же я советую вам еще раз все взвесить.
– Я все взвесил, – говорю я. – Спасибо.
Мне не до взвешивания.
Машина бешено сыплется вниз. Беру ручку чуть-чуть на себя и осторожно подрабатываю правой педалью. Черта с два, МиГ резко проваливается. Не подвернуть. На краю аэродрома – ГСМ, за ним – лесополоса. Тихо, едва-едва, по миллиметру подбираю ручку.
Спокойно, спокойно…
Сейчас все в моих руках, только бы не осечься…
– …Как вас зовут? – спрашиваю я.
– Какая разница? – отвечает она.
Хоть бы не кончалась музыка; пока она не кончилась, у меня еще есть время.
– Откуда вы? – спрашиваю я.
– Издалека.
– Я из Ленинграда… Вы дальше?
– Дальше.
Отчуждение.
Эмоций никаких.
Как по ниточке, тяну машину. Тяну. Не хватает высоты – буду сажать на брюхо. Луг большой – впишусь.
Ей-богу, выйдет!
– Может быть, мы все-таки познакомимся?
– Не стоит, – говорит она.
Ночной ветерок, теплый, морской, крымский, шевелит ее волосы.
Будь проклят этот Крым.
С балкона я вижу, как блестит за деревьями море. Не для меня. Мой туберкулез, похоже, идет к концу. После семи месяцев госпиталя – скоро год я кантуюсь здесь. Впрочем, мне колоссально повезло, что я вообще остался жив. Или наоборот – не повезло?
А вот из авиации меня списали подчистую.
Кончена музыка.
– Танцы окончены! – объявляет динамик со столба.
Я провожаю девушку до места.
– Хотите, я расскажу вам одну забавную историю? – и пытаюсь улыбаться.
– В другой раз.
– А когда будет другой раз?
– Не знаю.
Господи, что же мне делать, первый и последний раз, единственный раз в жизни, помоги же мне, господи.
И все-таки я вытягиваю! ГСМ еще передо мной, но я чувствую, что вытянул. Катапультироваться поздно.
И вдруг я понимаю – запах гари в кабине.
Значит – так. Невезеньице.
Финиш.
Выход. Аккуратный, уверенного вида юноша вежливо отодвигает меня и обнимает ее за плечи. Прижавшись к нему, она уходит.
Тонкая фигурка, светлое пятнышко, удаляется в темноте.
И вот я уже не могу различить Ленин плащ в вечерней толпе, и шелест
шин по мокрому асфальту Невского, и дождь, апрельский, холодный, рябит зеленую воду канала.
Зеленая рябь сливается в глазах…
Самолет скользит по траве в кабине дым скидываю фонарь отщелкиваю пристяжные ремни деревья все ближе дьявол удар я куда-то лечу
Туго ударяет взрыв.
/Михаил Веллер/
Всплывает музыка.
Адамо поет с магнитофона, дым двух наших сигарет сплетается над свечой: в Лениной комнате мы пьем мускат с ней вдвоем.
Огонек волнуется, колебля линии картины.
– А почему ты нарисовал ее так, что не видно лица? – спрашивает Лена.
– Потому что она смотрит на него, – говорю я.
– А какое у нее лицо, ты сам знаешь?
– Такое, как у тебя…
– А почему он в камзоле и со шпагой, а она в таком современном костюмчике, мм?..
– Потому что они никогда не будут вместе.
Щекой чувствую ее дыхание.
Мне жарко.
Лицо у меня под кислородной маской вспотело. Облачность не кончается. Скорость встала на 1600; я вслепую пикирую на полигон. 2000 м… 1800, 1500, 1200. Черт, так может не хватить высоты для выхода из пике.
Мгновения рвут пульс.
Наконец я делаю шаг. Почему я до сих пор не научился как следует танцевать? Я подхожу к девушке в белом брючном костюме. Я почти не пил сегодня, и запаха быть не должно. Я подхожу и мимо аккуратного, уверенного вида юноши протягиваю ей руку.
– Позволите – пригласить – Вас? – произношу я…
Она медленно оборачивается.
И я узнаю ее.
Откуда?..
– Откуда ты знаешь?
Я в затруднении.
– Разве они не вместе? – спрашивает Лена.
– Нет – потому что она недоверчива и не понимает этого.
– Ты просто осел, говорит Лена и встает.
Я ничего не понимаю.
900-800-700 м! Руки в перчатках у меня совершенно мокрые. Стрелять уже поздно. Я плавно беру ручку на себя. Перегрузка давит, трудно удержать опускающиеся веки. Когда же кончится облачность?! 600 м!!
И тут самолет выскакивает из облаков.
И от того, что я вижу, я в оторопи.
В свете фонарей, в обрамлении черных прядей, мне открыто лицо, которое я всегда знал и никогда не умел увидеть, словно сжалившаяся память открыла невосстановимый образ из рассеивающихся снов, оставляющих лишь чувство, с которым видишь ее и понимаешь, что знал всегда, и следом понимаешь, что это опять сон.
– Пожалуйста, – говорит она.
Это не сон.
Подо мной – гражданский аэродром. «Ту», «Илы», «Аны» – на площадке аэровокзала – в моем прицеле. Откуда здесь взялся аэродром?! Куда еще меня сегодня занесло?!
И в этот момент срезает двигатель.
Я даже не сразу соображаю происшедшее.
Лена обнимает меня своими руками за шею и долго целует. Потом гасит свечу.
– Я люблю тебя, Славка, – шепчет она мне в ухо и голову мою прижимает к своей груди.
– Боже мой, – выдыхаю я, – я сейчас сойду с ума…
Она улыбается и подает мне руку. Я веду ее между пар на круг, она кладет другую руку мне на плечо; и мы начинаем танцевать что-то медленное, что – я не знаю. Реальность мира отошла: нереальная музыка сменяется нереальной тишиной.
И в нереальной тишине – свистящий гул вспарываемого МиГом воздуха. С КП все равно ничего посоветовать не успеют. Я инстинктивно рву ручку на себя, машина приподнимает нос и начинает заваливаться. Тут же отдаю ручку и выравниваю ее. Вспомнив, убираю сектор газа.
– Боже мой, – выдыхаю я, – я сейчас сойду с ума…
Я утыкаюсь в скудную подушку, пахнущую дезинфекцией, и обхватываю голову. Я здесь уже неделю; раньше чем через месяц отсюда не выпускают. Мне сажают какую-то дрянь в ягодицу и внутривенно, кормят таблетками, после которых плевать на все и хочется спать, гоняют под циркулярный душ и заставляют по хитроумным системам раскладывать детские картинки. Это – психоневрологический диспансер.
Сумасшедший дом.
– Вы хотите знать! Так вы все узнаете! – визжит Ирка.
Ленины родители стоят бледные и растерянные.
– Да! Да! Да! – кричит Ирка, наступая на них. – Все знают, что он жил со мной! Все общежитие знает! – она топает ногами и брызжет слюной.
– Я из-за него развелась с мужем! Я делала от него три аборта, теперь у меня не будет детей! Он обещал жениться на мне!
Она падает на пол, у нее начинается истерика.
Лена сдавленно ахает и выбегает из комнаты.
Хлопает входная дверь.
Я слышу, как она сбегает по лестнице.
Как легки ее шаги.
Она танцует так, как, наверное, танцевали принцессы. Как у принцессы, тонка талия под моей рукой. Волосы ее отливают черным блеском, несбывшаяся сказка, сумасшедшие надежды, рука ее тепла и покорна, расстояние уменьшается, все уменьшается…
До земли все ближе. Я срываю маску и опускаю щиток. Проклятые пассажиры прямо по курсу. К пузачу «Ану» присосался заправщик. Толпа у трапа «Ту». Горючки у меня еще 1100 литров, плюс боекомплект. Рванет – мало не будет.
Хреновый расклад.
Старые кеды, выцветшее трико, рваный свитер… плевать! У меня такие же длинные золотые волосы, как у моего принца, и корабль ждет меня с похищенной возлюбленной у ночного причала. Смуглые матросы подают трап, я веду ее на капитанский мостик, вздрагивают и оживают паруса, и корабль, пеня океанскую волну, идет туда, где еще не вставшее солнце окрасило розовым прозрачные облака.
На их фоне за холодным окном, за замерзшей Невой, вспучился купол Исаакия.
– А вы все хорошо обдумали? – спрашивает меня наш замдекана, большой, грузный и очень добрый, в сущности, мужик.
– Да.
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Что ж. Очень жаль. Очень, – качает головой. – И все же я советую вам еще раз все взвесить.
– Я все взвесил, – говорю я. – Спасибо.
Мне не до взвешивания.
Машина бешено сыплется вниз. Беру ручку чуть-чуть на себя и осторожно подрабатываю правой педалью. Черта с два, МиГ резко проваливается. Не подвернуть. На краю аэродрома – ГСМ, за ним – лесополоса. Тихо, едва-едва, по миллиметру подбираю ручку.
Спокойно, спокойно…
Сейчас все в моих руках, только бы не осечься…
– …Как вас зовут? – спрашиваю я.
– Какая разница? – отвечает она.
Хоть бы не кончалась музыка; пока она не кончилась, у меня еще есть время.
– Откуда вы? – спрашиваю я.
– Издалека.
– Я из Ленинграда… Вы дальше?
– Дальше.
Отчуждение.
Эмоций никаких.
Как по ниточке, тяну машину. Тяну. Не хватает высоты – буду сажать на брюхо. Луг большой – впишусь.
Ей-богу, выйдет!
– Может быть, мы все-таки познакомимся?
– Не стоит, – говорит она.
Ночной ветерок, теплый, морской, крымский, шевелит ее волосы.
Будь проклят этот Крым.
С балкона я вижу, как блестит за деревьями море. Не для меня. Мой туберкулез, похоже, идет к концу. После семи месяцев госпиталя – скоро год я кантуюсь здесь. Впрочем, мне колоссально повезло, что я вообще остался жив. Или наоборот – не повезло?
А вот из авиации меня списали подчистую.
Кончена музыка.
– Танцы окончены! – объявляет динамик со столба.
Я провожаю девушку до места.
– Хотите, я расскажу вам одну забавную историю? – и пытаюсь улыбаться.
– В другой раз.
– А когда будет другой раз?
– Не знаю.
Господи, что же мне делать, первый и последний раз, единственный раз в жизни, помоги же мне, господи.
И все-таки я вытягиваю! ГСМ еще передо мной, но я чувствую, что вытянул. Катапультироваться поздно.
И вдруг я понимаю – запах гари в кабине.
Значит – так. Невезеньице.
Финиш.
Выход. Аккуратный, уверенного вида юноша вежливо отодвигает меня и обнимает ее за плечи. Прижавшись к нему, она уходит.
Тонкая фигурка, светлое пятнышко, удаляется в темноте.
И вот я уже не могу различить Ленин плащ в вечерней толпе, и шелест
шин по мокрому асфальту Невского, и дождь, апрельский, холодный, рябит зеленую воду канала.
Зеленая рябь сливается в глазах…
Самолет скользит по траве в кабине дым скидываю фонарь отщелкиваю пристяжные ремни деревья все ближе дьявол удар я куда-то лечу
Туго ударяет взрыв.
/Михаил Веллер/
"Сегодня я расскажу Вам как и на чем надо правильно передвигаться, и кто "как и на чем надо правильно передвигаться", собственно, придумал.
ПАРОВОЗ.
Паровоз, сука, веселый! До сих пор ученые спорят, где был придуман первый паровоз - в России или в Голландии. Однако сторожа утверждают, что первый паровоз был придуман в Питере на скамейке за парком.
КАРЕТА.
Карета, сука, красивая! Карету придумали французские пидарасы и Похе-Рококо.
ТЕЛЕГА.
Телегу придумали кони. Чтобы не таскать на спине всяких пидарасов, у которых нет денег на карету. Молодые Рохохо были не против - между прочим и на телеге тоже можно спокойно сидеть и смотреть на жопу.
МОПЕД.
Мопед, сука, легендарный! Самые известные мопеды, это Верховина, Карпатый и Рига. Но был еще, сука, секретный мопед - Рига22 на обогащенном навозе. Это был единственный мопед, двигатель которого на скорости 40 Км/ч. , сука, светился в темноте. Ремонтируя в гараже такой мопед, академик Сахаров придумал водородную бомбу.
МОТОЦИКЛ.
Мотоцикл придумал милиционер Полищук, преследующий преступников на мопеде. Мотоцикл, сука, двухместный. Но мотоцикл с коляской автоматически становиться трёх, четырех, пяти, шести, а в деревне Осово Крупского района был зафиксирован случай, когда тридцать шесть односельчан на одном мотоцикле ехали в Литву за лисичками.
Увидев ЭТО, литовский инженер Арунос Икарус придумал АВТОБУС.
А что еще можно придумать, когда видишь, как 36 человек едет в сторону границы со скоростью автобуса?
Икарус придумал автобус, а зайдя к соседу за самогоном - АВТОБУС-ГАРМОШКУ.
АВТОМОБИЛЬ.
Первый автомобиль был секретным, и назывался он Вас... это не касается - секретный, значит секретный. И собран он был там, где вековая лежала пыль.
ВОЗДУШНЫЙ ШАР.
Воздушный шар, сука, впечатляет! Воздушный шар придумали индейцы, когда на мальчишнике вождя надели презерватив на трубку мира.
Также индейцы придумали ЭКСКАВАТОР, МАШИНУ ВРЕМЕНИ и DVD, тупо напоив Жюль Верна чаем с грибами.
ТРАКТОР.
Трактор, сука, "Беларусь"! Трактор "Беларусь" придумали в Литве, но продавать было дешевле в Беларусии. Поэтому беларусы сперли трактор, и чтобы никто не догадался, назвали его "Кирвис" в честь Таллина. Как говорится: беларусы рискнули, а литовцы пока еще не заметили...
ЛИФТ.
Лифт, сука, застрял! Лифт придумали ублюдки, чтоб было где ссать и плавить кнопки. Кнопки в лифте разные. Кнопку "Стоп" придумали, чтоб потрахаться с девушкой, а кнопку "Вызов", чтоб потрындеть с бабушкой.
Лифт помимо всего еще и средство информации - только в лифте можно узнать, что "Цой жив", а "Катя - шлюха".
БРОНЕВИК.
Броневик придумали тогда, когда Ленину надоело выступать на мотоцикле. Броневик смастерили офицеры МКВД, заставив носорога сесть жопой на пулеметчика.
А МЕТРО придумали милиционеры, чтобы круглый год, сука, зарабатывать деньги в тепле.
Кстати о деньгах: помните, чем больше денег, тем круче средство передвижения. Чем круче средство передвижения, тем круче телки на заднем сидении.
ПАРОВОЗ.
Паровоз, сука, веселый! До сих пор ученые спорят, где был придуман первый паровоз - в России или в Голландии. Однако сторожа утверждают, что первый паровоз был придуман в Питере на скамейке за парком.
КАРЕТА.
Карета, сука, красивая! Карету придумали французские пидарасы и Похе-Рококо.
ТЕЛЕГА.
Телегу придумали кони. Чтобы не таскать на спине всяких пидарасов, у которых нет денег на карету. Молодые Рохохо были не против - между прочим и на телеге тоже можно спокойно сидеть и смотреть на жопу.
МОПЕД.
Мопед, сука, легендарный! Самые известные мопеды, это Верховина, Карпатый и Рига. Но был еще, сука, секретный мопед - Рига22 на обогащенном навозе. Это был единственный мопед, двигатель которого на скорости 40 Км/ч. , сука, светился в темноте. Ремонтируя в гараже такой мопед, академик Сахаров придумал водородную бомбу.
МОТОЦИКЛ.
Мотоцикл придумал милиционер Полищук, преследующий преступников на мопеде. Мотоцикл, сука, двухместный. Но мотоцикл с коляской автоматически становиться трёх, четырех, пяти, шести, а в деревне Осово Крупского района был зафиксирован случай, когда тридцать шесть односельчан на одном мотоцикле ехали в Литву за лисичками.
Увидев ЭТО, литовский инженер Арунос Икарус придумал АВТОБУС.
А что еще можно придумать, когда видишь, как 36 человек едет в сторону границы со скоростью автобуса?
Икарус придумал автобус, а зайдя к соседу за самогоном - АВТОБУС-ГАРМОШКУ.
АВТОМОБИЛЬ.
Первый автомобиль был секретным, и назывался он Вас... это не касается - секретный, значит секретный. И собран он был там, где вековая лежала пыль.
ВОЗДУШНЫЙ ШАР.
Воздушный шар, сука, впечатляет! Воздушный шар придумали индейцы, когда на мальчишнике вождя надели презерватив на трубку мира.
Также индейцы придумали ЭКСКАВАТОР, МАШИНУ ВРЕМЕНИ и DVD, тупо напоив Жюль Верна чаем с грибами.
ТРАКТОР.
Трактор, сука, "Беларусь"! Трактор "Беларусь" придумали в Литве, но продавать было дешевле в Беларусии. Поэтому беларусы сперли трактор, и чтобы никто не догадался, назвали его "Кирвис" в честь Таллина. Как говорится: беларусы рискнули, а литовцы пока еще не заметили...
ЛИФТ.
Лифт, сука, застрял! Лифт придумали ублюдки, чтоб было где ссать и плавить кнопки. Кнопки в лифте разные. Кнопку "Стоп" придумали, чтоб потрахаться с девушкой, а кнопку "Вызов", чтоб потрындеть с бабушкой.
Лифт помимо всего еще и средство информации - только в лифте можно узнать, что "Цой жив", а "Катя - шлюха".
БРОНЕВИК.
Броневик придумали тогда, когда Ленину надоело выступать на мотоцикле. Броневик смастерили офицеры МКВД, заставив носорога сесть жопой на пулеметчика.
А МЕТРО придумали милиционеры, чтобы круглый год, сука, зарабатывать деньги в тепле.
Кстати о деньгах: помните, чем больше денег, тем круче средство передвижения. Чем круче средство передвижения, тем круче телки на заднем сидении.
Бууугооогагагагаааа!!!!!!!
Mar. 22nd, 2007 07:56 pmВы не замечали, что в разговорниках время от времени попадаются очень интересные фразы? Особенно если ваш разговорник устроен таким образом, что однотипные стандартные словосочетания приводятся в нем рядом и без всяких разделительных знаков. Перед вами характерные примеры из нашего редакторского фолиантика.
В ПАРИКМАХЕРСКОЙ "Сделайте мне пробор слева, справа и посередине. Покройте мне ногти лаком красным, розовым, перламутровым, серебристым, золотистым, бесцветным. Снимите, пожалуйста, лак. Сколько с меня?" После этого хочется читать все подряд:
В МАГАЗИНЕ ОДЕЖДЫ: "Покажите, пожалуйста, вот это пальто. А нет ли у вас чего-нибудь светлее, моднее, дешевле, получше, другого фасона и другого цвета? Это я возьму". А вот кусочек покороче: "У меня нет детей. Они близнецы".
ЗНАКОМИТЬСЯ РАЗГОВОРНИК РЕКОМЕНДУЕТ ТАК: Я приглашаю вас на чашку чая, рюмку вина, бокал шампанского, кружку пива и бутылку водки. А может вы хотите выпить?"
Но САМЫЙ ИНТЕРЕСНЫЙ раздел в любом разговорнике - это, конечно же, У ВРАЧА: "Пожалуйста, вызовите доктора и скорую помощь. Мне нужно сделать перевязку кисти, ступни, бедра и ребер. Я вывихнул, растянул, сломал, поранил руку, ногу, плечо, шею, голову. Нет ли у вас валерьянки, нужно остановить кровотечение. Сделайте мне искусственное дыхание и массаж сердца - мне нехорошо. У меня температура выше, чем давление. У меня болят сердце, печень, спина, бок, грудь, живот и поясница. У меня пищевое отравление, острый приступ аппендицита, сердечный приступ и солнечный удар. Я стукнулся головой об угол. Доктор, что со мной?"
В ПАРИКМАХЕРСКОЙ "Сделайте мне пробор слева, справа и посередине. Покройте мне ногти лаком красным, розовым, перламутровым, серебристым, золотистым, бесцветным. Снимите, пожалуйста, лак. Сколько с меня?" После этого хочется читать все подряд:
В МАГАЗИНЕ ОДЕЖДЫ: "Покажите, пожалуйста, вот это пальто. А нет ли у вас чего-нибудь светлее, моднее, дешевле, получше, другого фасона и другого цвета? Это я возьму". А вот кусочек покороче: "У меня нет детей. Они близнецы".
ЗНАКОМИТЬСЯ РАЗГОВОРНИК РЕКОМЕНДУЕТ ТАК: Я приглашаю вас на чашку чая, рюмку вина, бокал шампанского, кружку пива и бутылку водки. А может вы хотите выпить?"
Но САМЫЙ ИНТЕРЕСНЫЙ раздел в любом разговорнике - это, конечно же, У ВРАЧА: "Пожалуйста, вызовите доктора и скорую помощь. Мне нужно сделать перевязку кисти, ступни, бедра и ребер. Я вывихнул, растянул, сломал, поранил руку, ногу, плечо, шею, голову. Нет ли у вас валерьянки, нужно остановить кровотечение. Сделайте мне искусственное дыхание и массаж сердца - мне нехорошо. У меня температура выше, чем давление. У меня болят сердце, печень, спина, бок, грудь, живот и поясница. У меня пищевое отравление, острый приступ аппендицита, сердечный приступ и солнечный удар. Я стукнулся головой об угол. Доктор, что со мной?"